{phocagallery view=category|categoryid=227|imageid=1511|pluginlink=1}Манскова Галина Константиновна.

     Это имя известно многим   Ивангородцам,  как  любимого учителя, много лет проработавшего в Ивангородской школе № 1 им. Н. Наумова.

Скажем сразу. Все записано от первого лица и этим дорого воспоминание.

     Война – это слово приобрело свою ужасную суть на сразу, а постепенно с разными жизненными этапами семьи. Пана, вернувшись в 1940 году с финской войны, привез нам с братом  деревянные игрушки (уточку на колесах и машинку-грузовик). Мы возили их по коридору барака, когда жили в Угловке, и говорили спрашивающих, что  с войны привезли. ( в Угловке было известковое предприятие- филиал Алексеевского известкового завода). Папа маме говорил, что надо нас перевозить к своим родным в деревню так как будет война и со своими будет легче жить да и у тети муж погиб в бою на финской гранце, ей надо помочь сына растить. Детям было интересно ехать, как мы думали, в гости.

     Осенью 1940 года мы приехали на родину родителей в деревню Заполье Кингисеппского района. Папа стал отстраивать дом маминого детства и где я родилась. К осени 1941 года мы должны были в нем поселиться. Но….. 22 июня, в воскресение с утра на улице было много народу, все что-то обсуждали, а на подоконнике патефон наигрывал «Загудели-заиграли провода…». Мы, дети, думали, что будут свет делать так как столбы уже были поставлены. Радиоприемников не помню. Пришли представители из сельского Совета, сказали: «Война!». Мы, девочки и мальчики разного возраста, с криками «Ура! Война!» и покатили  колеса-обручи … Помню слезы и растерянность взрослых, до сознания которых стало доходить что произошло. Из района стали появляться люди в военной форме. После их появления из деревни стали уходить мужчины и женщины. На память многие деревенские фотографировались. Взрослые продолжали трудиться на своих местах, только мужчин становилось все  меньше и меньше. Папу проводили 14 июля 1941 года. Война вошла в наш дом со словами мамы : «Жив будешь, приди на наши могилки». ( Где-то на Карельском перешейке прах папы. Похоронка пришла после долгих поисков в 1947 году. До этого- «Без вести пропал»        Мы выжили. Как? Постепенно понимая, что война не дает, а отнимает все и всех.

В конце июля увидели и услышали немецкие самолеты, которые били по всему, что передвигается: и людей, и технику. Летели эти самолеты со стороны Ополья, Лялиц. Там был разбит ПО. Наш  сосед прискакал на лошади, чтобы проститься с  семьей, и сказал, что отступают к Ивангородской ГЭС, а нам надо готовиться в эвакуации. Но мы видели, что через нашу  деревню везли какие-то вещи – грузы на машинах в сторону Котлов. Женщины вышли на дорогу в вопросом : « Что с нами будет». Охранник сказал: «Перевезем документы и приедем за вами». Но этого не случилось. В начале августа колхозный крупный скот был отправлен в сторону Ленинграда. Мелкий – роздан по дворам. В середине августа жители деревни стали перебираться в лес, взяв часть вещей и скот, который мог дойти.  Пришли немцы и началась битва за территорию.(Эта битва описана А.Яшиным «Из дневников военных лет 1941-42 г.) Сам бой мы не видели, а рассказывали люди, которые ходили в деревню. Мама пошла за вещами для нас. Зашла в дом и видит двух наших солдатиков с пулеметом, а  по полу  разложены наши фотографии. Они говорят: «Хозяйка пришла? Уходи скорее сейчас будет налет». Мама  еще не успела войти в лес, как увидела  что загорелся наш дом изнутри. Огонь накрыл крышу. На другой день сосед  по нашему дому пошел с дочкой посмотреть свой дом и взять вещи для жены, которая ждала ребенка. Сосед только вошел в дом ,как упал снаряд и отец на глазах дочери сгорел. Девочка вернулась в лес и  рассказала об этом матери, которая расстроилась и у нее  случились преждевременные роды.   Родились двойняшки, но они не выжили. Похоронили их в лесу под деревом. На могиле оставили табличку с надписью «Невинно убиенные».

      С каждым разом , когда люди приходили посмотреть свои дома, то видели много разрушений в деревне. Как то раз пришли  два русских солдата с третьим раненым. Раненого оставили у нас, а сами попросили провести их на лесную дорогу в сторону Ленинграда. Им пошли показывать дорогу председатель колхоза с женой.         Нам было приказано вернуться в деревню, иначе всех грозились расстрелять. Раненому  пришлось выходить вместе в нами. Он боялся и сказал:» Сдайте меня». Вывезли его вместе с детьми на колхозной лошади. Колхоз наш был паспортизирован. Выдать его за своего не было никакой возможности. Привезли его к дому, где обосновалось  немецкое начальство. Раненый с нами попрощался и его повезли  в сторону Кингисеппа на открытой машине. Один из солдатиков нашей  армии пытался вступиться, но его тут же расстреляли. Половина деревни сгорела. Поэтому в одном доме, сарае или в бане  селились по 2-3 семьи. Было уже прохладно, Успенье  уже прошло (оно бывает 28 августа). Собирали скот. Мы гнали с поля барана. Подъезжают на машине немцы, его за шкирку и в машину. Мама показывает на наши с братом ноги  и говорит: «Чулочки- носочки». Немец трясет оружием и говорит: «Матка, матка». Мы с мамой с ужасом потом  вспоминали эту сцену. Больше мы не противились, когда эти варвары что-то без разбору  брали. Кур постреляли.  Корову колхозную, что нам на две семьи оставили колхозную зарезали в поле, оставив ноги и голову. Словом пришли  «новые хозяева», которые оставили без крыши над головой,  без одежды, продуктов и документов, так как забрали наши советские документы, а немецкие документы выдавали по мере того работу и кто был задействован.  У мамы был немецкий с описанием ее внешних данных, но без фотографии. Потом наши власти взяли.

       К концу сентября мы перебрались жить  в колхозный курятник. Мама до войны работала в этом курятнике. У нашей родни целых домов не осталось и все 8 человек  стали жить в небольшой половине курятника. Колхозные поля стояли неубранными. Староста, назначенный немцами,  разделил поля на делянки каждому работающему. Я была оставлена в няньках с двумя братьями и соседской девочкой. Наше жилье было на окраине около дороги, там росло много лопухов с созревшими колючками. Мальчишки устроили бой, бросались колючками друг в друга. По дороге ехал немецкий офицер на открытой машине. Ему младший брат комком из колючек попал немецкому офицеру прямо в пилотку. Офицер остановил машину, схватился за кобуру и стал ругаться. Мальчишки бросились в разные стороны. Вдруг немец увидел девочку, которая стояла с куклами в руках и немец , наверное, понял, что ребята попали в него не специально. Он сел в машину и уехал. Пронесло. Потом, когда выросли, мы шутили над этим эпизодом, но в то время было не до смеха. Мы рассказали об этом в поле, где мама с тетей работали. Тетя так и упала на борозду. Мы ходили в лес, чтобы сделать хоть какие-то запасы  на зиму. С бабушкой ходили в  лес за грибами   для засолки. Осень была затяжная и не холодная. Собирали грибы и видим дымок от кострища. Бабушка сказала, чтобы мы от нее не отходили, могли быть неразорвавшиеся снаряды. Вдруг на нас выскочили три всадника. Среди них был знакомый – Эдуард из деревни Килии и два немца с вопросом: «Кого Вы здесь видели?». Прежде всего спрашивают у меня и брата. Мы ответили : «Никого» Тогда к бабушке обратились. Она отвечает : «Ну дети же сказали-никого». Опасность подстерегала повсюду.

     В ноябре заболела бабушкина сестра тифом, а в доме, где жила бабушка,  жили 5 семей с детьми. Мама привела ее к нам и спрятали ее на печку. Нам мама приказала строго-настрого не говорить никому, что  бабушка  Настя больна. Если  кто спросит- ответить, что спит. Немцы больных не жаловали. Врачей не было для нас. Лечились, кто как мог. Все процедуры производились ночью, при затемненных окнах и после того, как нас  уложили спать.Удивительно, что никто из нас не заболел.

     Зима была очень холодная, по домам стали расселять немецких солдат. Это были хозяйственные части. К нам в курятник тоже подселили четверых солдат. На дверях была бумага, что поселяются четверо. Были ли на других домах  такие документы, я не знаю. Может быть потому, что наше жилье не походило на приличный дом, да  и на окраине.  Партизан опасались.Немцы сделали нары и поставили в комнате. Мы располагались за занавеской. Днем все, кроме детей, уходили на работу. Маму с дедом увозили на лесные работы, тетя работала на дороге – чистила снег, бабушка вела в доме хозяйство. Немцы тоже куда-то уезжали, а вечером они возвращались в дом. К католическому Рождеству немцы поставили елочку, украсили ее ватой, конфетами. Нас пригласили угоститься. Немец поставил фото своей семьи на стол, показал на меня и брата и мы поняли что у него дети такого же возраста. Немец попытался посадить меня на колени, но мы не сели, а конфеты взяли. Елка осталась стоять до православного Рождества.Мы с  мамой сделали игрушки из газеты. (колечки, флажки..) Газеты принесли немцы. Газета называлась «Северное слово» на русском языке. Был и другие газеты и журналы,  в них мы рассматривали картинки. По этим картинкам наши взрослые пытались понять положение дел на фронтах. Газетами поклеили стены, вырезали узоры на окна, скатерти, писали на них.

     Настал 1942 год с еще более сильными морозами. Заготовки тоже вынуждены были хранить в доме. Уже приобрели козочку,  4-5 курочек. Всех согревала печка.

       Взрослые начали строить двор из бревен, что заготовлены были до войны. Немцы  помогала, потому что у них мерзли лошади. Надо было их укрыть от наших холодов. Солдаты то приходили , то уходили на какое-то время. Сменялись лица.

      В марте пришла мамина и тетина двоюродная  сестра из Павловска – Зина. До войны она работала учительницей начальных классов в Ленинграде на Фонтанке.  В Павловске она оказалась, потому что у нее украли карточки. Она подумала, что забыла их у своих родных в Павловске, но их там не было.Заночевала с 16 на 17 сентября, а в ночь  пришли немцы. Так она оказалась в оккупации. Зина работала за кусок хлеба, делала то, что немцы не хотели делать. Она узнала что в Кингисеппе и Прибалтике  немцы дают работу. Зина прилично знала немецкий язык. Взяв проходной документ Зина пешком за несколько дней дошла до нашей деревни и на всякий случай  свернула с основной дороги. Тетя с мамой разбирали  бурт с картошкой, так как весь запас уже поели и узнале в проходящей женщине Зину. Оставили ее у нас. Вместе выживать или доживать.  Зину взяли на дорожную работу. За работу раз в неделю давали паек из хлеба, сахарина, маргарина, повидло . Взрослые отдавали  «лакомства» детям.

      Весной наделили землю для обработки. Надо было вскопать и посеять.  Народу  вроде-как много, работать особо некому. Нужна была лошадь. Мама пошла к старосте, у которого была колхозная лошадь.  Но он отказал. Со слезами мама вернулась домой. Немец увидел, что мать плачет и через Зину спросил ,в чем дело?. Немец вечером выпряг свою лошадь из арбы и подвел к деду, чтобы ехал в поле. За помощь мама дала ему первые яички от молодых курочек. Он взял -  угостив нас конфетами.  Урожай собрали сносный.  Долю должны были отдать завоевателям. Взрослые говорили, что с пуда килограмм. Я очень хорошо помню, когда вся родня сидела вокруг стола, на котором  лежал на полотенце свежий душистый хлеб. Ели просто так кусок за куском. Было очень вкусно. Заработала мельница в Малли и Килли, соседних деревнях, где протекали речки. Хлеб давал возможность купить рыбу у Вистинцев и Котельцев.

Козочки прибавились. Вроде стало посытнее. У нас появились испанцы. Это голубая дивизия. Если они что-то  решили взять, то без разрешения все равно возьмут и ничего не дадут взамен. Если  согласишься отдать добровольно, то кусок мыла можешь получить, либо ботинки, либо шинель. Стирали и мылись щелоком – это настой из золы. Насекомых было всяких.  Как могли, боролись с ними.

     К ноябрю немцы снова появились в домах. Узнав, что Зина из Ленинграда , они с уверенностью говорили, что 25 лет революции будут в ресторане гостиницы  Астория отмечать и пройдут маршем по Невскому проспекту и  один  хвастливо показал пригласительный билет.  Зина им на немецком отвечает : «С повязками ВП ( ВП-это военнопленные). Этим немцам  могла она это  сказать- это уже не те первые немцы, которые пришли только покорять и подчинять.  Молодые женщины  смелые, но  хорошо чувствовали, кому что можно сказать .Все равно они завоеватели.

     В мае 1943 года были новые части, более молодые и энергичные солдаты. Соорудили танцевальную площадку со скамейками. Пришли на танцы в шортах, чем очень развеселили зрителей. Аккордеонист исполнял немецкие мелодии. Наши женщины запели  русские и советские песни. Аккордеонист стал подыгрывать.  Такой был концерт на какой-то религиозный праздник.

 Церковь работала и в Ополье, и в Керстове.  Ходили молиться за спасение ушедших, крестили детей, которые родились до войны. В том числе и двоих моих братьев. Все делалось ради жизни.

К осени стали собирать в школу желающих учиться в Керстово (это за 4-5 километров от нашей деревни). Анна Павловна подбирала учащихся в 1-3 классы. Я помнила, что папа говорил:  « Как бы ни было трудно,Галю будем учить». Подбирая книги и я собиралась в 1941 году в школу.Сшила мама тряпочные туфельки, из шинели солдатской ( от испанцев), пальтишко, потом бурки строченые. Склеили из баллона калоши, потом из кусочков от старых ботинок сшили новые. Так и проходила год с противогазной сумкой. Носила в сумке не много: букварь да 2 тетради из газет или старых бумаг – все шло в дело. Других  учебников, кроме букваря не было. Примеры и задачи учительница писала на доске, а русский – письмо выполняли по заданию букваря.  Домашнего задания не было. Нужно отметить неплохое издание книги для обучения грамоте. Букварь начинался занимательной азбукой. Была страница с изображением Гитлера,но Анна Павловна (учительница) сказала, что мы потом ее прочитаем.

Где-то в ноябре 1943 года в класс пришли 2 немца с автоматами повели всех во главе с учительницей к церкви. Там у входа в церковь  стояли 2 гроба с Эдуардом ( это тот, который искал  в лесу, кто был у костра)и его женой Мери. Их убили в Кили. При отпевании мы стояли  вместе  с Анной Павловной и она подсказывала нам, что  делать во время обряда. Может через детей хотели что-то узнать о их гибели. Похоронили убитых на общем кладбище. (Во время войны на кладбища не ходили. Было не до мертвых, поэтому многие могилы родных были затеряны). Детям взрослые не все старались говорить.Как потом  мы все-же узнали, убили их дома партизаны.

Осенью же немцы начали перевозить останки своих погибших солдат в бою за наши окрестности. Я это видела, когда шла из школы. Гробов было много: целый ряд вдоль парка-Мызы была общая могила. Вывезли их либо в Кингисепп, либо в Эстонию.

Эти, как я говорила «спокойные немцы» не собирались уходить с завоеванной территории. Подросшую молодежь  и молодых и посильнее женщин и мужчин увозили на укрепление рубежей.  Маму с дедом тоже возили. Однажды у нее заболел зуб и она решила спрятаться за печку от немца, который заходил за рабочей силой.  Он приказал тогда бабушке собираться. Мама была вынуждена выйти: немцу нужно было определенное количество доставить на работу.

 Стали говорить и об отправке в Германию и Прибалтику. Кто как мог старался избежать этого. Кого-то даже предупреждал бригадир, который руководил работой на дороге.

Там работала и наша Зина с с тетей, а им было по 23-26 лет, другим было и того меньше. Бригадир перед приездом полицая с немцами, старался их  отправить в лес за ветками для метел. Когда патруль спрашивал, где остальные-он отвечал, что все заболели.  И так многие избежали отправления. Желания покидать родные места не было, даже по приглашению в Прибалтику.

Весной было предложено обзавестись скотиной. Покосов было достаточно.  Мама тоже взяла телочку, хотя понимали, что  это может быть ненадолго. Мы, дети, с любовью за нею ухаживали.

  В декабре стало тревожнее. Был спущен под откос  паровоз в Керстово. Утром нас не пустили в школу часовые. В школу ходили из деревни Заполье 3 девочки: две в 3 класс и я в 1-ый класс. Утром шли все вместе, а обратно врозь, так как у старших было уроков больше. Около недели нас не пропускали. Все искали, кто произвел диверсию. В школу очень хотелось. В светлое время дня дома я обучала  своих братьев и соседскую девочку.

Вечером при коптилке или отражении огня из печки нам взрослые старались что-то рассказывать. Зина наша много знала и мне хотелось тоже многое узнать.  Мне говорили:

«Вот кончится война,  накупишь книжек и будешь читать» -А когда она закончится?-спрашивала я. Мне отвечали: «Когда-нибудь закончится». Взрослые нам старались организовать  маленькие праздники. Так на встречу 1944 года  по домам были организованы елки. Все дети ходили друг к другу в гости, угощались, чем могли и показывали художественную самодеятельность.Это,пожалуй, самое радостное воспоминание за все 29 месяцев оккупации.

В начале 1944 года пришли воины СС. К нам в дом вошли, когда мама шила кому-то одежду. Мы стояли около машинки. Мама молча все свернула, убрала. Мы поняли, что нам надо уйти за свою занавеску. Мы были так приучены: ничего не  спрашивать, когда входят немцы ли, полицаи ли, или  другие взрослые. Из разложенных вещей ничего не трогать и не брать. Хищения немцы не терпели, хотя сами сами могли взять все. Разместились у нас трое молодых с шиком одетые. Разложили свою еду и т.д .Бабушка сварила картошку и мы собирались есть-ужинать. Зина говорит : «Они хотят картошку».Она дала знать, что понимает по немецки.  А то мало ли что. Немец подарил ей карманный немецко-русский словарик. Бабушка поставила им миску с картошкой.  Немец принес свое угощение. Повесил над столом , где бабушка разделывала тесто,свой фонарик.Светильниками у нас были коптилки (это сплющенная гильза  с матерчатым, смоченным соляркой стержнем-фитилем.). Немцы нам дали растворимый лимонад, в кубиках бульон, яичный порошок  ,тушонку- это было все для нас ново и вкусно.  По поведению солдат взрослые понимали, что приближаются наши войска. Были у немцев в обслуге и русские наемные. Они  скрылись к половине января. Жили они у соседки Соо Марии.  За нею прибыл полицай и увез ее, оставив 6-летнюю дочь Марии.  Мария положила за пазуху кусок хлеба и  сказала, садясь на сани : «Я вернусь» . Так о ней мы ничего и не узнали. Когда пришли наши, дочь Марии отдали в детский дом. Двое молодых людей, взятых на работу, тоже пропали бесследно.

В конце января нас не пустили в школу. По дороге сплошным потоком двигалась техника и люди. Сугробы были очень высокие со всех сторон, но нас не пускали кататься на санках. Опасно. Потом мы все 29 января  собрались в домах у леса и провели там ночь. Утром Зина и мама пошли посмотреть скот во дворе, но немец их остановил. Зина объяснила ему, куда они идут и зачем, на что солдат сказал :»Уходите дальше, не мешайте солдатам армии..»  Вечером, при хвати в кое-какую скотину, мы все ушли в лес, за км.2-3 от деревни.  Расположились в шалашах из лапника.  Детей и стариков обогревали тряпьем  у костра. Трудоспособное население делало укрытие для живности. Ночью животные, согласно природному инстинкту , взволновались. Первыми начали петухи, потом коровы и т.д. И сразу по нашему кочевному лагерю был открыт огонь. Чудом в нас не попали  снаряды: били недолеты и перелеты. Загорелись стежки сена. Животные  вообще не замолкали. Дед  нашему петуху пошел рубить голову. (Было темно и он не сразу  попал). Мама держала телку за ноздри.

Деревенский дед говорит : «Это не немец бьет. Это наши бомбят из длиннобойных» (Небо в сторону Котлов было красным. Потом такое же небо  будет в марте под Нарвой.)

Пришли немецкие солдаты с автоматами и потребовали старосту, чтобы он их вывел  на лесную дорогу, которая ведет к Кингисеппу. Староста со всеми попрощался, т.к. мог  не вернуться. Но все обошлось. К утру пальба прекратилась. Тогда отправились посыльные в деревню.  Обстановка непонятная. Одни говорили, что немцы еще не ушли, другие, что никого нет. Потом бегут с радостью:  «Наши!! Ругаются, что за пустую деревню бились!» Это  было 1 февраля. Вернувшись домой, мы увидели черный снег, кругом гильзы,взрывчатки. А главное, невиданная техника на рельсах( это Катюши) стояли от Заполья до Горок- это километр.  Вокруг домов машины разные, в том числе и полевые кухни. В домах печки не разрешали топить: могли быть взрывы. Нас кормили солдатской едой.

Капитан и м/сестра Тамара пришли посмотреть на наше жилье, чтобы на ночь дать отдохнуть солдатам от техники. Разместились человек 20-25 на полу. Поворачивалсь по команде. На другой день мы,дети,около техники и людей крутились. Вечером мы сбратом  на мотоцикле ездили на начальственную землянку на Горки. Нас там угостили крупными головками лука, но это было радостнее конфет. Днем, отдохнувшие солдаты,узнавали  о нашей жизни в оккупации , дали нам  концерт с песнями, плясками.Мы этих песен,рожденных войной, мы не знали и не слышали. Взрослые плакали. Почему? Я потом пойму с годами.

Через неделю бойцы должны были пойти в сторону Нарвы. Они говорили, чувствовали, что погибнут, но это был Приказ. Оставили в деревне 4х лошадей, которые по прибытию представителя, были поставлены в наш двор. Мы должны были за ними ухаживать. Когда председатель сказал, что трудодни  пойдут на бабушку, я  сказала, что тогда не буду за ними ухаживать и кормить. Нам хотелось быть большими, трудится  вместе. Так появилась  от 9 февраля 1944 года  моя учетная колхозная  книжка. Лошади  до весны 1945 года были у нас, потом их перевели в колхозную конюшню.

В школу мы вернулись в первые дни февраля. В Коммунаре видели еще не убранные на обочине дороги трупы. Очень много было разных снарядов. Кто-то нам подсказал, что из них можно доставать шелковые мешочки. Мы это делали, но когда рассказали об этом маме, то  ее молчаливая и беспомощная реакция меня оттолкнула от этого опасного занятия. В деревне искалечился мой троюродный брат от взрыва пороха.  Везла его медсестра Там ара и мама в Кингисепп после оказания первой помощи в полевом госпитале. Больницы и врачей, даже фельдшера у нас до 1947 года не было.  Недостатки и болтанки по лесам отразились на нашем здоровье. Многие остались больны.

В школе нам дали другие учебники, выдали по 2 тетрадки, карандаши. Букварь немецкий был у нас на чердаке, а потом куда-то пропал. А жаль!  Анна Павловна в конце учебного года вынуждена была уехать. Куда? Не знаем.

До самого 1945 года всех и все проверяли, вернувшиеся из разных мест страны правоохранительные  работники. Оккупационные документы изъяли. Новые  выдавали после справок из архивов( как вспоминала мама).

Все работали из всех сил. Нам  объяснили, что нужно помогать Ленинградцам.В нашей родне погибли в блокаду двое мужчин, мамины двоюродные братья. Пришедших из города принимали и старались помочь, хотя у самих ничего лишнего не было. Трудились  все дети- все лето в огородной бригаде. Все ждали главного: конца войны.

Утром 9 мая 1945 года нас уже много шло в школу. Идут нам навстречу два матросика и говорят : «Сегодня Вы учиться не будете- Победа!». Мы не сразу это осознали, возбужденные пришли в деревню.  Мужчины и женщины спешили на митинг в Алексеевку. Мама не понесла обед трактористам , а радостно сказала нам, чтобы мы тоже шли на митинг. Там говорили, что теперь будем ждать возвращения родных. Но…дождались немногие, да и потом были потери подростков в каждой деревне.

Мы тоже собирали  части нашего товарища. Это было в конце  мая.  Специалисты да и просто  жители собирали или или зарывали опасные для жизни предметы .Столько было всего, что быстро не уничтожить.

Все это очень страшно вспоминать.

 PS

    После войны  Галина Константиновна в 1954 году закончила Гатчинское педучилище,и уже в августе с4-мя подругами отправляется на целину, учить детишек тех, кто осваивает эти нетронутые земли . Это Акмолинский район Казахстана.Вот как она рассказывает о том времени : «Вышли  из поезда, нас спрашивают :Куда едете ? – В школу рабочей молодежи. -Какая школа? Мы еще не нарожали. Берите билеты и возвращайтесь назад. А куда мы поедем? Денег-то нет. Разбросали нас четверых по разным  школам.  Меня устроили   вшколу, где я проработала 7 лет. Там же в Казахстане Галина Николаевна нашла своего суженого и в 1961 году переехали  в Ивангород. Вначале работала на Парусинке в бывшей Казарме учителем начальных классов.  Закончила Герценовский пед.институт и до выхода на пенсию работала учителем русского языка в школе №1 им. Н.Наумова.

Галина Константиновна!

Мира Вам, здоровья, долголетья,
Доброты, душевного тепла!
И пускай нигде на целом свете
Детство вновь не отберет война!

Совет ветеранов Ивангорода.